ПАРАДИЗ. Мир за горизонтом

Свиток 2

Беспощадно поедая предрассветный сумрак и залпом выпивая ночную прохладу, утро накрывало Мемфис. Тишина медленно отступала в расщелины древних гробниц. До следующей ночи улицы города будут гудеть от криков торговцев, стонов рабов и приказов слуг фараона. Город оживал и умирал ежедневно. И так должно быть всегда, до тех пор пока золотые престолы в хрустальном храме богов не расколются на тысячи осколков.

— Отец, что там? — Амосис осторожно подошел к жрецу, который неподвижной глыбой замер на краю балкона, выходившего на запруду Нила у дворца. Лишь только черная хламида вздрагивала от порывов жаркого ветра, пришедшего с востока.

— Началось…

Ученик подошел к самому краю балкона и проследил за взглядом Киранеза. У выложенной мрамором купальни фараона по щиколотку в воде стояли те самые пророки, что посмели прервать бои на арене.

— Что они делают?

— Сейчас увидим. — Голос верховного жреца звучал холодно и обреченно. — Приготовь мой жезл и достань огненную воду. А еще лучше достань из моей сумки «глаз Тота».

Юноша покорно кивнул и спешными шагами отправился в комнату, выделенную для них с отцом. Правда, если Амосис не хочет сгубить себя и Киранеза, он должен перестать называть его отцом и принимать жреца как своего наставника и учителя. И без того врагов вокруг достаточно, а тут еще Моисей возмущает город.

— Много лет назад именно сюда Нил принес корзину с младенцем — сыном рабского народа. — Киранез продолжал смотреть вниз, словно видел эту картину сквозь время. — В то время фараоном был издан приказ убивать всех мальчиков, рожденных в еврейском народе. Одна женщина, желая сберечь жизнь сына, спрятала ребенка в корзину, которую укрыла в камышах у самой воды. Но река забрала ребенка и принесла его в эту самую купальню. Здесь его и нашла дочь фараона, она не только спасла ребенка, но и оказала ему покровительство, и по достижении возраста зрелости приставила ко двору.

— О ком эта легенда, учитель?

— Это правдивая история, Амосис. Того мальчика нарекли «Вынутый из воды» — Моисей.

Глаза парня расширились, он невольно еще раз глянул на седого старика, стоящего в воде, ожидая чего-то, и потом вопрошающе посмотрел на Киранеза, желая найти подтверждение своей догадке.

— Спустя восемьдесят лет он снова на этом же самом месте.

Ворота отворились, и в сопровождении слуг к купальне в одном шелковом набедреннике вышел фараон. Он долго не обращал внимания на двух стариков, стоящих в воде, но обеспокоенный лязг оружия стражников разбудил его окончательно.

— Опять ты? — Фараон, отмахнувшись от стражи, твердыми шагами направился к воде. — Ты хочешь, чтобы я приказал убить тебя? Я могу это сделать. Прямо тут! На этом месте. И Нил окрасится вашей кровью и по всему Египту разнесет весть о том, что глупец Моисей и его брат Аарон наконец-то мертвы.

— Господь, Бог евреев, послал меня сказать тебе: отпусти Мой народ, — спокойно отвечал фараону Моисей.

— Безумцы! Я уже слышал это. И я дал свой ответ. НИКУДА НИКТО НЕ УЙДЕТ!

Фараон легким кивком позвал стражников, и те словно утомленные ожиданием стрелы, перехватив копья, ринулись к воде… но у самой реки замерли, словно вкопанные, когда пророк поднял руку с жезлом.

— Но так как ты, фараон, до сих пор не послушался голоса Бога, то сегодня же узнаешь, что Он единый Господь. Вот этим жезлом, который в моей руке, я ударю по воде в реке, и она превратится в кровь. И рыба в реке умрет, и река воссмердит, и народу твоему будет омерзительно пить из нее.

С этими словами Моисей ударил посохом по воде, да так, что брызги полетели во все стороны. Алые брызги. Как будто Моисей пронзил жезлом огромное существо, лежащее вдоль всего Египта.

Алые пятна крови растекались по белому набедреннику фараона. Река взбурлила, потоки стали извиваться, словно от боли, а берега окрасились бордовыми сгустками. Фараон в замешательстве оступился и рухнул в купальню…

Кровь. Цвет крови, запах крови, вкус крови сводили с ума, и Рамзес едва нашел в себе силы вырваться из обезумевшей стихии. Стража пятилась от раненой реки: колдовство сильнее их понимания только что поразило великое божество. Убило сам Нил.

Аарон перенял посох и поднял его над своей головой, так чтобы ветер мог свободно распространять силу по всем краям земли. Мраморные фонтаны заплакали алыми слезами, колодцы по всему Египту один за другим наполнялись кровью. Люди, делая глоток воды, выплевывали струи крови. Матери, купающие своих детей, теряли сознание, видя, как умывальницы наполнялись солоноватой жижей.

Египет умывался кровью. Он стонал, кровоточа из водопадов и подземных ручьев. Земля фараона побагровела от первой кары Бога Израиля, и в хрустальном храме со звоном, слышным только Киранезу, раскололся трон бога Нила.

— Тебе нужно увезти мать! — Киранез собирал сумку для сына, наполняя ее не только продуктами, но и зельями.

— Отец… — Парень хотел было что-то возразить, но натолкнулся на ледяной, суровый взгляд.

— Сколько раз тебе повторять… Учитель, верховный жрец, Киранез, но никак не отец. Даже у стен есть уши. Еще раз услышу — отрежу язык. Для оборотничества заклинаний знать не надо.

— Учитель, — через силу выдавил мальчик. — Позволь мне остаться с тобой.

— Исключено. Это очень опасно.

— Но ты ведь остаешься. — Напор был напитан силой, и Киранез ощутил, что еще немного — и вокруг Амосиса займется пламя.

— Контролируй себя. Контролируй силу, дарованную богами. Она еще пригодится.

— Для чего, если война сегодня здесь. Я могу быть полезен фараону. Я могу сразиться с Моисеем…

— Не смей даже думать об этом! — Теперь ладони жреца окутались ореолом огня. — Это не война… Это даже не битва… Это стихийное уничтожение. Трон Нила сегодня был разрушен. У него больше нет силы… Ты понимаешь, что это значит?

— Но Иамврий и Ианний тоже смогли обратить воду в кровь…

— И я могу. Могу чашу, могу колодец, могу даже озеро… Но не все воды Египта. Это не под силу даже моим чарам.

— Оте… Учитель, но наши боги сильней, чем каких-то два пророка.

— Может они и сильней пророков, но они бессильны против того Бога, Который стоит за этими старцами.

— Тогда я проклинаю имя того Бога, что хочет уничтожить мою землю!

Горячая пощечина оглушила вспыльчивого юношу.

— Никогда… Слышишь, никогда не проклинай ни одного бога! Никогда! Особенно тех, кто сильнее тебя.

Амосис гневно посмотрел на отца, но все же склонил голову, и резкими шагами покинул комнату. Жрец долго смотрел вслед сыну, вспоминая себя в его годы. Конечно, ему ничего не стоило послать вслед ученику заклятье «остолбенение» или вызвать тошноту в желудке, но ведь парень был прав, а он, верховный жрец бога Амона Ра, усомнился в своих богах. Испугался Бога рабов… Но слишком много Киранез уже понял в духовном мире, чтобы быть чересчур самоуверенным и не прислушиваться к своим знаниям.

Ровно неделю продолжались муки египетского народа.

Странным было то, что в чашах рабов кровь становилась водой, и кувшины евреев по-прежнему хранили родниковую влагу, но стоило египтянину отобрать мех и отпить из него, как вода тут же становилась кровью. Египтяне начинали копать возле реки колодцы, чтобы найти хоть пару капель живительной влаги. Но гнев Бога Израиля накрыл всю землю.

При дворе фараона спасались винами и соками, заготовленными еще с прошлого урожая. Киранез же пользовался каким-то настоем трав, который хранил влагу в организме и утолял жажду на весь день. Отъезд Амосиса и Акцу-Назиэль отложили до дня, когда в городе опять появится вода: без запаса воды им не добраться до Одиноких гор. Двоих конь вряд ли вывезет, а Амосису для трансформации надо немало воды, ведь в образе человека он не будет успевать за Черногривым.

— Я не прошу вас очистить всю воду! — кричал на своих жрецов фараон, когда Киранез вошел через боковую дверь в главный чертог. — Мне надо совсем немного, небольшая умывальня и пара бокалов. Разве я прошу невозможного? Или боги разгневались на вас и отобрали ваш разум и чародейские силы? Если так, то зачем мне ваши пустые головы? Их сегодня же к вечеру отрубят и вывесят на городских воротах.

Кто-то из жрецов грохнулся в обморок. Вряд ли от страха… Скорей от обезвоживания.

— Мир тебе и великое сияние, о богоподобный Рамзес Второй! — Киранез учтиво поклонился и поднялся к трону.

— Все пошли прочь! И если к вечеру у меня не будет воды…

— Будет, фараон, — мягко сказал жрец. — До меня дошла весть, что реки исцеляются. Озера снова обретают кристальную чистоту, и из колодцев снова можно пить. Думаю, к вечеру Нил обретет свой прежний вид.

Фараон с облегчением вздохнул, но с еще большим облегчением вздохнули жрецы и, словно скарабеи, разбежались по углам чертога.

— Хвала богам! Вот все и кончилось.

— Ошибаешься, брат, это только начало. — Жрец опустился в кресло рядом с Рамзесом и взял с блюда пригоршню сухих ягод.

— Если этот ненормальный еще раз сюда сунется, я ему голову оторву! Своими же руками! — Фараон с гневом ударил по подлокотникам престола.

— Боюсь, ничего не выйдет.

— Это тебе только так кажется, ты еще не знаешь, на что я способен ради своего народа и этой земли.

— Хорошо. — Жрец отправил в рот несколько кисловатых черных изюмин, но даже не скривился.

— Ты что-то задумал? — Фараона насторожило непривычное поведение брата. Еще пару лет назад он был всегда таким: тихим, говорившим только полфразы, задумчивым и всегда смотрел именно таким, как сейчас, лукавым взглядом.

— Если ты не хочешь потерять свой народ и уважение народа.

— Нет, не хочу!

— Тогда… — Жрец взял еще пару ягод и, смакуя их, взвешивал каждое слово.

— Тогда?! — поторапливал Рамзес.

— Тогда нам нужно пойти на уступки.

Взгляд фараона покрылся багровой пеленой, и тонкие пальцы с силой вцепились в нагрудные ремни все еще безмятежного Киранеза.

— Ты что мне предлагаешь? Сдаться?!

— Я предлагаю спасти Египет.

— Убирайся прочь и не появляйся больше в этом дворце! — шипел побледневший от злости правитель Верхнего и Нижнего Египта. — И пусть боги покарают тебя за измену.

Жрец с легкостью оттолкнул от себя брата, набрал еще жменю ягод и ухмыльнувшись направился к выходу.

— Скоро не останется ни одного бога над этой землей…

— Убирайся прочь!

— Как скажешь, повелитель…

Жрец растворился в полумраке коридоров.

— Ианний! Иамврий! — неистовствовал фараон. Ему не нужна была помощь кудесников, ему нужно было унижение для брата-предателя. — Ничего! Я всем покажу! Иамврий!

Солнце едва пробивалось сквозь свинцовые тучи, нависшие над Египтом. С востока несло раскаленной пустотой, пропитанной пылью и гарью. Буря накроет Мемфис раньше, чем песочные часы перевернут в третьем цикле.

Киранез спрятал в сумку «глаз Тота» и еще раз проверил, насколько хорошо привязаны тюки с провизией и мехи с водой. Жена, укутавшись с головой в черную махровую плащаницу, молчаливо прощалась с Киранезом. Здесь, на краю города, в столь ранний утренний час было не так много народа, чтобы придерживаться столь глупой предосторожности, но жрец не мог рисковать самым дорогим.

— Киранез, поехали с нами. — Отцовская хламида на Амосисе выглядела неуклюже большой, но все же чары, наложенные на ткань, были важнее размера или удобств.

— Я приеду за вами, обещаю. Как только я уговорю фараона отпустить евреев, я заберу вас, но до того дня я нужен здесь. Я нужен Рамзесу и богам. Я не могу покинуть их и потерять свою силу.

— А можно я вернусь? Отвезу мать и приеду к тебе?

Киранезу были видны только глаза любимой, на которых навернулись слезы, но Акцу-Назиэль не сказала ни слова, хотя и так понимала, каков будет ответ верховного жреца Амона Ра.

— Нет, сынок. Нельзя. — С этими словами жрец подошел и обнял сына, и парень оторопел от проявленных жестким жрецом чувств. — Пойми же, ты нужен матери.

— А тебе? Тебе я разве не нужен?

— Нужен, очень нужен, но только живой. Ты мой наследник! Ты продолжатель рода и тот, кому я передам все свои знания. С твоей силой и моими умениями ты сможешь покорить весь мир, а для этого ты должен быть как можно дальше от Египта.

— Ты не веришь в меня. Ты считаешь меня ребенком, — обиженно оттолкнулся Амосис.

— Я все сказал. — В голос жреца вернулись звук металла и холод. — Поклянись мне великим богом Ра, что ты не покинешь матери до тех пор, пока я не приду к вам в Одинокие горы.Парень молчал, обиженно отвернув голову.

— Клянись! — И после этого слова на востоке полыхнула яркая вспышка, разрубившая небо.

— Клянусь… Клянусь всеми богами Египта, что буду с матерью и не оставлю ее одну.

С легким шумом первых капель дождя из переулков появился бритоголовый мужчина и, низко поклонившись, прошептал:

— Мудрейший Киранез, Знающий тайное и говорящий с богами, как с людьми, я пришел по приказу фараона, он просит тебя поспешить во дворец. — Если бы посланник мог говорить лежа, он бы наклонился еще ниже.

— И что заставило Рамзеса отменить свой приказ?

— Жабы… То есть Моисей со своим братом. Они произнесли новое заклятье… Город… город покрывается жабами. Они лезут отовсюду. Они уже заполонили дворец.

— Пусть зовет своих шутов Иамврия и Ианния.

— Но они не могут прогнать жаб. Вызвать могут, а удалить нет.

— О великая Хекет… — простонал Киранез и снова обернулся к сыну и жене, сидящей верхом на Черногривом. — Теперь ты понимаешь, что вам здесь не место. Езжайте как можно скорей, трон Ра и десяти раз не осветит землю, как вы доберетесь до Одиноких гор. Не доверяй глазам, они не скажут правды, и не меняй расположение сфер в «глазе Тота», только он поможет вам найти верный путь. И пусть Осирис оберегает вас.

Киранез поцеловал в лоб сына, в руку жену, и, потрепав за гриву коня, что-то шепнул ему на ухо. Жеребец заржал и принялся отбивать копытом сбитый песок. Амосис еще раз посмотрел жрецу в глаза и, скинув хламиду, остался нагишом. Первым рванул конь, а за ним, на бегу обрастая черной шерстью и вытягиваясь по-кошачьи, последовал юноша, который с каждым шагом все больше походил на пантеру.